Советия - Страница 45

5.4.6.4. Зарождение советского технокосмизма — осознание советским народом своего места и роли в истории человечества

С точки зрения вопросов, которые рассматриваются в настоящей книге, очень важно отметить роль Королева не только как инженера и организатора производства, но и как идеолога и философа, создавшего философию, которую, за неимением лучшего термина можно было бы назвать «советский технокосмизм». Он взял материалистические стороны учения Циолковского, отбросив то, что оставалось в нем от идеализма «русского космизма», и соединил их с коммунистическими идеалами и традиционным советским преклонением перед техническим прогрессом. И, что было очень важно для дальнейшего развития космонавтики в СССР, эта философия оказалась воспринята властями. Отголоски газетных статей Королева, опубликованных под псевдонимом (он до конца своей жизни оставался «засекреченным ученым»), можно легко угадать, например, в официальном обращении ЦК КПСС и Советского правительства по поводу запуска первого человека в космос: «Это — беспримерная победа человека над силами природы, величайшее завоевание науки и техники, торжество человеческого разума…..Победы в освоении космоса мы считаем не только достижением нашего народа, но и всего человечества. Мы с радостью ставим их на службу всем народам во имя прогресса, счастья и блага всех людей на Земле… Развитие науки и техники открывает безграничные возможности для овладения силами природы и использования их на благо человека…». (Источник: «Правда», Экстренный выпуск, 12 апреля 1961 года).

Советская цивилизация начинала осознавать свою истинную роль и место во всемирной истории.

Вскоре после этого, уже в брежневские времена, наука была объявлена во всех партийных документах производительной силой общества. Появилась надежда, что официальная идеология наконец признает и отразит истинную роль советских ученых и инженеров. Но к сожалению, брежневская эпоха стала эпохой, когда наряду с продолжавшимися позитивными тенденциями в развитии советского общества стали все отчетливее проявляться и те тенденции, которые впоследствии привели к кризису 1980-х годов. Положение о науке как производительной силе общества оказалось последним из прогрессивных сдвигов в официальной идеологии. Начиналась эпоха идеологического застоя.

5.5. Эпоха «коллективного руководства» Брежнева — «контрконтр-контр-революция»

5.5.1. Увядание коммунистической «религии» и попытка заменить ее национализмом

«Коллективное руководство» Хрущова оказалось недостаточно коллективным с точки зрения многих партийных функционеров и осенью 1964 года он был смещен со своего поста группировкой, возглавлявшейся Брежневым. В каком-то смысле это было еще одно качание маятника истории в противоположную сторону — обратно к Сталинизму — но амплитуда колебаний этого маятника к этому моменту уже сильно затухла. Хотя к власти пришло новое поколение советских руководителей, политическое становление которых пришлось на сталинские времена, воспитанных в сталинском, националистическом духе, полного восстановления сталинизма они уже не хотели — они сами боялись террора и хотели спокойной жизни. Да это было уже и невозможно. Изменилась страна, изменился народ. Он стал гораздо образованней, и его уже нельзя было заставить поклоняться вождям. Культ личности Брежнева создать не удалось, несмотря на все старания придворных идеологов. В верхних эшелонах власти установилось действительно коллективное руководство, своего рода демократия для ограниченного круга лиц, представлявшая и учитывавшая все более различавшиеся интересы все более различных групп все более усложнявшегося советского общества.

Структура всякого общества достигшего определенной степени достатка начинает усложняться и дифференцироваться, в нем все в большей степени начинает проявляться разделение труда и различие интересов. Эпоха Хрущова была эпохой довольно быстрого роста благосостояния советских людей, приведшего к быстрому возрастанию сложности советского общества. В силу этого эпоха Хрущова оказалась последней эпохой, когда советский народ представлял из себя более или менее идеологически однородную массу, имевшую одно общее устремление — «вперед к коммунизму!» — и более или менее сходное понимание того, как этот самый коммунизм должен выглядеть. В эпоху Брежнева началась идеологическая «атомизация» (раздробление) советского общества.

Как и все контр-революции, Брежневская контрреволюция не отменила основных достижений Хрущевской революции, а лишь отбросила некоторые из ее эксцессов и закрепила ее основные позитивные результаты. В том числе и главный результат: ослабление влияния «коммунистической религии» на все стороны жизни общества. Иными словами, продолжалась секуляризация советского общества.

Это не значит, что власть не предпринимала попыток повернуть этот процесс вспять. Предпринимала, и сажала отдельных вольнодумцев, и, время от времени, призывала к усилению идеологического воспитания, но без особого успеха — общество сильно изменилось. Снова запускать машину террора власти боялись, поскольку уже знали из горького опыта, что раньше или позже такая машина проглотит самих «запускальщиков». Террор не мог быть использован для того, чтобы предотвратить процесс усиления идеологической раздробленности. Но власти, воспитанные в эпоху сталинизма, идеологии подчеркивавшей особую важность «монолитного единства», боялись этой раздробленности. Они просто не понимали, что страна может быть сильна не только «монолитным единством», но и разнообразием индивидуальностей ее граждан. Воспитанные в духе идеологии, называвшейся коммунистической, но несшей в себе огромное количество идеологических пережитков русского средневекового «коллективисткого» православия, они были просто не готовы к возникновению общества идеологической свободы. Они не сумели осмыслить это новое разнообразие общества, творчески развить официальную идеологию, так чтобы принять это разнообразие и использовать его на благо советской страны, а не бороться с ним. Неспособность это сделать была тем более странна, если учесть, что учение марксизма всегда было проникнуто стремлением к свободному развитию личности. Такой идеологической беспомощности властей можно найти только одно объяснение: окончательно сформировавшаяся система «коллективного руководства» обеспечивала не только политическую стабильность, но имела и отрицательную сторону — застой и догматизм в идеологии. Если раньше в стране был по крайней мере один человек («вождь»), который мог позволить себе эксперименты и инновации в области идеологии, то теперь такого человека не было вообще — в политбюро генсек был лишь первым среди равных, и ему, как и всем другим членам политбюро не хотелось быть обвиненным другими членами в «ревизии» марксизма и смещенным за это со своего высокого поста. (Хотя если бы ктонибудь когда-нибудь на такую «ревизию» решился, то на самом деле это была бы ревизия не марксизма вовсе, а «коммунистической религии», которую давно пора было ревизовать.)